Часть услышанного Сконев уже знал. Он никогда не понимал стремления достичь какого‑то призрачного совершенства через работу исключительно над телом. В его представлении любой перекос в любом веровании неизменно нес за собой искажение поставленной цели, будь она хоть трижды благословенна. Тем не менее, Доминат ШрейЗиРэн до сих пор не скатился к сборищу беспринципных полумеханических существ. А это вызывало уважение.
Константин хотел было с облегчением выдохнуть. Иметь на борту полномочного представителя Содружества оказалось крайне хлопотно. Слишком большое напряжение, слишком большая ответственность. И пусть его краткое сотрудничество с Хеели Де Хан не принесло осложнений в отношения между Триумвиратом и Содружеством, — неприятный осадок оставался. Теперь же можно спокойно добраться до Нибиру и сдать все дела, а там уж будь что будет. Хотел выдохнуть, но не смог…
Сознание пронзило странное чувство. С одной стороны, Сконев был рад скорому завершению своей миссии, но с другой – холодный, пронизывающий укол зависти засел глубоко в голове. В то время как он станет отвечать на десятки вопросов, оправдываться за катастрофические результаты задания, — аллари направится к реликвии. Предмету, который теперь занимал большую часть его мыслей. Предмету, который наверняка содержит ответы хотя бы на часть вопросов.
Константин мог поклясться: Хеели Де Хан предвидела такую его реакцию. Инопланетная чертовка нарочно заставила его со всей остротой ощутить необходимость в исследовании реликвии. Но идти у нее на поводу он не собирался. Долг прежде всего! Если она собирается сойти с корабля, он не станет ей мешать. И тем более не последует за ней.
— Надеюсь, ваше путешествие будет удачным, — Сконев чуть поклонился аллари.
— Благодарю вас, капитан, — Хеели Де Хан взяла шлем в руки. — Но к моему сожалению, оно невозможно в принципе. Я не располагаю достаточными доказательствами. А ШрейЗиРэн без весомых доводом Содружества не позволят инопланетникам прикоснуться к своей реликвии.
Монитор на стене ожил переливчатой трелью.
— Компьютер, принять вызов, — сказал Константин.
— Капитан, у нас гости, — сообщил пилот.
— Кто?
— Его имя Ямато Такава, он настаивает на немедленной встрече с вами.
Сконев вздохнул. Что ж, в отличие от него самого, координатор действительно выполняет сказанное. И выполняет быстро.
Лопасти огромных вентиляторов с раздражающим постоянством меняют местами свет и тьму.
Свет… одно название. Болезненно–желтый, мутный, он режет глаза, опутывает липкими объятиями. Кожа свербит и чешется. Этому нельзя противиться. Рука помимо воли тянется к зудящему месту. Ногти впиваются в раскрасневшуюся кожу. По телу пробегает волна экстаза. Под пальцами кровь – горячая, странного оранжевого оттенка. Это все свет, он виноват во всем!
Но в темноте еще хуже. В ней точно кто‑то есть. Кто это? Где прячется? Он чует кровь, идет на запах. Охотится. Его смрадное дыхание совсем близко. Дыхание, в котором сгустилось зловоние тысяч, десятков тысяч гниющих тел.
Бежать! Бежать, как можно быстрее! И пусть охотник следует по пятам, пусть готовится к атаке. Иллюзия возможного спасения все еще бьется в голове. Что станет, когда она умрет? Когда сгинет в кромешной мгле или растворится в ядовитом желтом свете? Об этом нельзя думать. Потому как за охотником стоят мертвые. Они давно истлели. Нет, должны были истлеть. Может, тысячи, а, может – миллионы лет назад. Но их глаза смотрят с вожделением и ожиданием. В них все тот же болезненный свет. Они и есть его источник. Свет клубится в бездонных провалах их глаз, а потом выплескивается удушливым сиянием. Мертвые ждут его, ждут, что он встанет с ними плечом к плечу. Станет частью бесконечного зловония, частью изуродованной безликой толпы.
Бесконечные коридоры высасывают последние силы. За спиной кровавый след. Кажется, в зудящей агонии мечется каждый клочок истерзанного тела. Это сводит с ума, пальцы остервенело сдирают кожу, но это приносит лишь временное облегчение. Все чаще руки тянутся к собственному горлу. Если бы не страх перед охотником, перед стоящими за его спиной мертвецами, он бы давно разорвал эти никчемные сосуды, эту ненавистную плоть. К чему оттягивать неминуемое и цепляться за ускользающие мгновения существования, если надежда на спасение еле теплится? Это даже не надежда – самообман, окутанный желтым зловонием.
Очередной поворот чем‑то неуловимо отличается от десятков других. Чем‑то… ну, конечно же, где‑то рядом каюта, откуда он начал свой бесконечный марафон. Догадка настолько ужасна, что от нее хочется выть. Все напрасно! Весь путь пройден зря. Он вернулся туда, где быть не должен.
Внезапный рывок вывел из задумчивости. Нет, только не это! Триш МакКенси, собственной персоны. Он стоит рядом – с восковой маской вместо лица и бездонными глазами, из которых смотрит… охотник! Откуда взялось это знание?
— Ты чуть не опоздал, — шепчет МакКенси.
Ноги подгибаются. Все напрасно. Его все время вели. Иллюзия спасения осталась недосягаемой искрой где‑то в пропитанной миазмами тьме. МакКенси толкает, понуждает куда‑то идти. Разве он не видит, что сил на это больше нет?
Наташа Белая – когда‑то красавица, с роскошными волнистыми волосами ниже лопаток, тоненькая, живая и веселая… кем она стала теперь? Лицо перекошено, руки дрожат, кровь все еще сочится из рваных ран. Тело двигается так, словно им управляет неумелый кукловод. Ей словно некомфортно, непривычно. Она протягивает руки со скрюченными пальцами. Опрятный маникюр превратился во что‑то страшное: ногти изломаны, с них свисают ошметки окровавленной кожи.