Исчадия Ада. Предвестники апокалипсиса (СИ) - Страница 52

К оглавлению

52

— Разумеется.

— Как и когда?

— Скоро. Ши–Ха–Ше восстановит своя «я» и будет готов дать вам полный отчет.

— Он жив? — Сконев покосился на лежащего без движения свирша. — Вы о нем говорите?

— Разумеется.

* * *

— Капитан, вы уверены? — спросил Нил Джек.

— Нет, — честно ответил Сконев.

Он лежал на том же возвышении, где совсем недавно проходило сканирование Александра Рома. Оказавшись на его месте, после всего случившегося Константин чувствовал себя, мягко сказать, неуютно. Он бы с удовольствием отказался от ожидающей его процедуры, но не мог. Не мог просто потому, что виноват в гибели человека и дабы хоть отчасти загладить свою вину перед ним, должен разобраться в причинах его гибели.

Ши–Ха–Ше вполне мог рассказать об увиденном в сознании сканированного человека, но полученные таким образом знания составили бы малую часть истинной картины. Словарный запас свиршей составлял не более тысячи слов. В общении между собой они уже давно не использовали разговорную речь. Вся их беседа строилась на обмене визуальными образами и немногочисленными дополняющими их звуками, задача которых заключалась в наполнении видеоряда необходимыми эмоциями. Этот способ годился и для общения с представителями иных рас. Но именно он сейчас отчаянно пугал Сконева.

Константин знал, что ничего не должно случиться. Ему всего лишь покажут то, что удалось увидеть в сознании Александра Рома. Но где‑то глубоко внутри сидел холодный страх, не дающий расслабиться.

— Может быть, возьмем его с собой на Нибиру? — Нил Джек в последний раз попытался отговорить своего капитана от необдуманного шага. — Или пусть сначала передаст информацию кому‑то другому… хоть бы вон… — он кивнул на стоящую в отдалении аллари.

— Нил, кто вас учил спорить с командиром? — глубоко вздохнул Сконев и закрыл глаза. — Я готов. Давайте начнем.

Десантник бросил на свирша неодобрительный взгляд, но все же вышел за пределы круга из сталагмитов. Правда, теперь круг неполон, и это обстоятельство вселяло еще большее беспокойство.

Над сталагмитами показался дымок. Его проворные щупальца обвились вокруг головы Сконева.

* * *

Константин почувствовал приятное тепло. Он словно оторвался от мягкого возвышения и теперь плыл в воздушном потоке. Равномерное покачивание расслабляло, убаюкивало. Постепенно уходил страх и напряжение последних часов. Время замедлялось, растягивалось и, наконец, вовсе остановилось.

Сконев открыл глаза, но темнота не рассеялась. Напротив, она стала еще непрогляднее. Он слышал звуки, какие‑то разговоры, но слов разобрать не мог. Разговаривало несколько человек – отрывисто, зло. Неужели что‑то снова пошло не так? В таком случае Нил Джек наверняка разнесет все представительство по камню, по крайней мере, попытается. Но что с этого ему? Константин поднес руки к лицу, но не ощутил касания. Чувство такое, словно он продолжает управлять несуществующим телом. Знакомые действия не приносили знакомой реакции. Только теперь он понял, что кроме звуков вокруг ничего нет. Исчезло тепло, исчезло касание воздушного потока, исчезло все, кроме бубнящих голосов. И чем дальше, тем громче оно становилось.

Уверенность в том, что он не один, пришло само собой. Не из каких‑то подозрений или смутных ощущений – Сконев просто знал. Кто‑то присутствовал во тьме. Нет, кто‑то и был этой тьмой! Всепоглощающий, изучающий, чуждый…

Давление возникло сразу отовсюду. Несуществующее тело отозвалось на него судорожным рывком, словно пыталось самостоятельно спастись, спрятаться. Но прятаться негде.

Его исследовали, ощупывали, что‑то нашептывали. А потом давление сменилось одним острым уколом. Казалось, вся кружившая вокруг сила, вся мощь единовременно обрушилась в иголочном уколе. Но боль от этого укола поразила сознание, расколола его на части, впустила того, кто вожделенно ждал во тьме.

Сконев исступленно закричал, но не услышал собственного голоса. Все утонуло в потоке боли. Вместе с человеком кричала каждая клетка его несуществующего тела, каждый оголенный нерв. А потом из сводящего с ума хаоса родился свет. Он то загорался ослепительно яркими полосами, устремляющими в бездонную бесконечность, то еле заметно тлел – одинокое пламя свечи в безбрежном мраке космоса. Вскоре сквозь световое мерцание Константин сумел рассмотреть размытые картины. С каждой секундой они становились все четче, наливались красками. Образы проносились с неимоверной скоростью, и все еще агонизирующее сознание просто не успевало уследить за ними.

Множество планет, звезд, целых звездных скоплений. Сконев проносился мимо взрывающихся сверхновых, присутствовал при зарождении новых планет. Тысячелетия схлопывались перед ним короткими мгновениями.

Он привык к боли, стал с ней единым целом. Она невероятно остро обостряла восприятие, открывала целые поколения самых разнообразных форм жизни. Они появлялись, проходили отведенным им путь развития и исчезали. Одни бесследно, другие – оставив по себе разрушаемое жестоким временем наследие. Человеческая память не в силах воспринять столько информации, а потому Сконев просто наблюдал. Смотрел на все свысока, с позиции высшей силы, создателя. И это ему нравилось. Он знал, что мощь, не соизмеримая с силой любой существующей в галактике расы, ожидает приказа. Прикоснись к ней, поставь себе во служение – сможешь гасить и зажигать звезды, менять орбиты планет.

Отчего же до сих пор никто не взял столь радушно оставленный потенциал? Сколько веков… да что там веков – тысяч, а может, и миллионов лет он лежит под спудом неизвестности?

52